«Мне повезло: произошел взрыв»: космонавт Волынов рассказал о первой стыковке — наука

«Я седой?» — спросил спасателей, подоспевших к месту посадки космического корабля, его единственный пилот, выживший при аварийной посадке волею случая. Это был летчик-космонавт СССР Борис ВОЛЫНОВ, который двумя днями раньше, 16 января 1969 года, совершил в космосе первую в мире стыковку двух пилотируемых кораблей вместе со своими коллегами Владимиром Шаталовым, Алексеем Елисеевым и Евгением Хруновым.

Мы встретились с Борисом Валентиновичем в Звездном городке, где он проживает со своей супругой Тамарой Федоровной, чтобы вспомнить самые драматические события 50-летней давности, а также другие моменты нелегкой, но очень интересной жизни космонавтов:

— как пришлось прервать космический полет из-за заболевшего друга;

— о чем космонавты Волынов и Гагарин просили Сергея Павловича Королёва за две недели до его смерти;

— что привозил из зарубежных поездок соседским детишкам первый космонавт Земли.

Он пришел в отряд космонавтов вместе с Гагариным, попал в первую двадцатку. Успешные летчики-истребители, по сути, вновь стали учениками, чтобы набираться навыков в новом для человечества направлении — пилотируемой космонавтике.

С момента поступления в отряд своего первого полета Борис Валентинович готовился 8 лет. Он был готов выполнить на орбите что угодно и даже слетать на Луну — Волынова готовили в первый лунный экипаж, тренировали ходить по лунному грунту со сниженной гравитацией, для чего космонавту предоставляли возможность передвигаться в скафандре по наклонной поверхности. Однако в 1969 году первыми на нашем спутнике все же высадились американцы. А Борис Волынов в тот год полетел на орбиту Земли для первой в истории стыковки двух космических кораблей.

— До меня в 1967-м ту же работу в качестве управляющего стыковкой пилота должен был выполнить Владимир Комаров, — вспоминает Борис Валентинович. — Но на орбите у его корабля не раскрылась солнечная батарея. Решили сажать, но во время этой посадки с парашютной системой произошла авария: она не раскрылась — и все кончилось гибелью Комарова. Потом была еще одна попытка Берегового, но и его ждала неудача — задание не было выполнено. В общем, наш с Шаталовым полет был уже третьей попыткой состыковать два корабля «Союз» на орбите. Он на «Союзе-4» стартовал первым, я на «Союзе-5» следом.

От Африки до Крыма шел «на руках»

— Как прошла стыковка?

— Приблизились до 100 метров на автомате, а потом я должен был подходить к «Союзу-4» вручную. Но сблизившись на 30 метров, мы зависли. Нас просили с Земли: «Если будет возможно, сделайте так, чтобы стыковку хорошо было видно с Земли, чтобы вы были в поле зрения советских антенн». Мы посмотрели вниз, а под нами Африка. Что делать? Надо тянуть время. В итоге от Африки до Крыма я шел «на руках». И только когда появилась картинка, началась стыковка.

Все было сделано точно. Два корабля в итоге были завязаны по энергетике в единое целое, как настоящая космическая станция. С Земли, конечно, понеслись крики «ура!», все ликуют, а впереди еще выход в открытый космос Хрунова и Елисеева. На корабле стояли стационарные камеры для их съемки, и моя задача как управляющего теперь уже двумя кораблями, с одной стороны, заключалась в том, чтобы удерживать конструкцию в таком положении, чтобы хорошо был освещен переход космонавтов, а с другой — чтобы солнце не попадало в объективы, иначе будет засветка. Как управлять двумя кораблями двигателем одного корабля, не растратив при этом лишнего топлива? Задача была не из легких, опыта такого управления тогда ни у кого не было, все было впервые.

И вот на 35-м витке Алексей Елисеев и Евгений Хрунов выходят в открытый космос. Они должны были перейти из моего корабля в корабль Шаталова, держась за специально приваренные штанги. Регенерационные устройства их скафандров располагались тогда в ногах, из-за чего космонавты были вынуждены передвигаться только на руках, ноги бездействовали. Первым шел Хрунов и в какой-то момент остановился. Оказалось, отключилась вентиляция в его скафандре. Следующий за ним Алексеев тоже не может сдвинуться с места. В радиоэфире наступила тишина — Земля словно язык проглотила (смеется), мы тоже не знаем, что делать. А что-то делать надо — ребята зависли над бездной. Мы с Шаталовым и Елисеевым стали по очереди давать советы: глянь туда, проверь приборы и так далее. В общем, Женя быстро разобрался: он своим проводом задел систему вентиляции и сам ее случайно отключил. После того как неисправность была устранена, они с Елисеевым двинулись дальше. В общей сложности они переходили с корабля на корабль в течение часа. Затем еще 3,5 часа корабли летали состыкованными.

— Слышала, что вы сыграли роль не только управляющего стыковкой, но и первого космического почтальона. Расскажите, что за корреспонденцию вы привезли Владимиру Шаталову?

— Не помню, кому пришла в голову идея доставить на орбиту письма и газеты, но она была хорошей. Если уж произошла стыковка, надо обязательно что-то передать с корабля на корабль для ознаменования данного события. Поскольку Володя летел первым, письмо от его жены и газеты, которые вышли после старта его корабля, положили в мой корабль. Непосредственными «почтальонами», передавшими их Шаталову, стали Алексей с Евгением.

«Ориентируйся теперь сам»

— «Союз-4» спустился на Землю первым. Вы через несколько суток следом. При посадке возникла нештатная ситуация. Расскажите о ней.

Согласно инструкции, я должен был дождаться телефонограммы и проверить, правильно ли стоит мой корабль относительно нашей планеты. Приходит команда, я смотрю вниз, а там темнота, ночь, я ничего не вижу! Ошиблись баллистики, указали не тот виток. Пришлось выключить программу до нового сеанса связи.

«Извини, «Байкал», ориентируйся теперь сам». Так сказала «Земля», когда связь возобновилась, и мне дали правильный виток. Я говорю: «Ну, спасибо! Удружили!». Крутанул сам ручку по самому быстрому, расходному режиму управления. Все получилось четко, до миллиметра, двигатель отработал штатно. Дальше через 6 секунд жду команды на отделение бытового, а затем приборно-агрегатного отсеков. Бытовой отскакивает, задевая мой спускаемый отсек, я получаю сильнейший удар. Но, как потом понял, это были цветочки, потому что приборно-агрегатный отсек словно прирос, не отстреливается, мешает мне развернуться правильно для посадки, и я лечу вперед по вектору скорости не днищем, а входным люком. В этот момент я понял, что все будет как у Комарова.

Корабль к тому же начинает сильно закручивать. Я измеряю скорость вращения, записываю на диктофон все, что со мной происходит, что показывают приборы.

— Вы были на волосок от гибели и еще находили в себе силы что-то контролировать?!

Когда упал Комаров, я участвовал в расследовании его гибели и знал, как не хватало испытателям информации. К тому же после того случая всем нам стали выдавать диктофоны на случай таких аварийных ситуаций. В общем, у меня была одна мысль: перед тем как погибнуть, я должен собрать максимум информации. Но мне повезло, как потом говорили специалисты, — из-за сильного нагрева баков с горючим произошел сильный взрыв в приборно-агрегатном отсеке и он отлетел в сторону. Это было на высоте 90 километров, при прохождении плотных слоев атмосферы. На протяжении спуска меня длительное время крутило, перегрузки были до 10 G. Я видел горящие струи в иллюминаторе, как металл на глазах переходил сначала в жидкую фазу, а потом в газообразную.

— И вы не забывали в эти моменты про бортовой журнал, который также надо было спасать.

— Его я сохранял под сиденьем. Единственная надежда у меня была на парашют. Думаю: если раскроется — я спасен. К счастью, так и вышло. Хотя стропы поначалу закручивались, купол раскрылся полностью и раскрутил их. Приземлился я жестко, получил несколько серьезных травм, в том числе и перелом корней зубов верхней челюсти. Зубы у меня болтались, питался только через трубочку, соками и бульоном.

Поскольку приземлился я в 600 километрах от планового места посадки, искали меня довольно долго, пока я грелся возле раскаленного спускаемого аппарата в заснеженной казахской степи при температуре минус 38 градусов. Обнаружил меня случайно пролетавший надо мной рейсовый пассажирский самолет и передал поисковикам мои координаты.

Когда трое солдатиков и старший лейтенант меня нашли, первым делом спросил у них: «Я не седой?» Почему-то думал, что я должен быть обязательно седым после пережитого. «Нет, не седой», — отвечают. Прошу у служивых закурить. «У меня только «Шипка», — говорит один. Соглашаюсь и на «Шипку», а пока прикуриваю, он и говорит: «А я про вас анекдот знаю». «Я удивился, что за такое короткое время он мог появиться. Какой?» — спрашиваю. «В народе говорят: пошатались-пошатались по космосу, поволынили-поволынили — ни хруна не сделали, еле сели».

Космическая теща

— На следующий день после посадки, 19 января, вы уже вместе с тремя остальными космонавтами докладывали госкомиссии о результатах полета. А 22 января — Брежневу. Однако на территории Кремля кортеж расстреляли…

— Ехали мы сначала по Ленинскому проспекту. В районе станции метро «Октябрьская» нас пересадили из закрытой машины в открытую. Чтобы нас видели и приветствовали люди, Брежнев и руководство, которые ехали с нами, свернули, а к нашему кортежу подъехала другая, закрытая машина, в которой ехали другие космонавты. Вот по ним-то террорист и открыл огонь с обочины дороги прямо из двух пистолетов.

Мы были в 4 метрах от той машины, к счастью, никто серьезно не пострадал. Преступника быстро задержали. Мы все-таки доехали до Кремля, где нам вручили награды. Меня удивило, что первое лицо страны на банкете подошел к нам и лично каждому пожал руку, а за ним и все члены политбюро. А после подошел к нашим матерям, сказал им спасибо, каждую из пяти поцеловал в щечку.

— Почему из пяти, а не из четырех?

— Я пригласил на прием еще и мою тещу, скромную женщину в платочке, которая жила с нами. Когда Брежнев подошел к ней, Попович сказал, довольно улыбаясь: «А у нас еще и космическая теща есть!». Ну, Леонид Ильич и ее поцеловал.

«По медицинским показаниям — на Землю!»

— Расскажите про ваш второй полет в космос, на станцию «Салют-5», из серии, имевшей название «Алмазы».

— Стартовали мы с Виталием Жолобовым на «Союзе-21». Сначала все шло гладко, а на 42-е сутки полета вдруг исчезло электричество. Мгновенная темнота, авария. В темноте медленно начинаем передвигаться из отсека в отсек, не зная, что под нами — потолок или пол. Дошли до приборного отсека, убедились, что разгерметизации нет, и то хорошо. Но кислород не поступает, вентиляции нет, СО2 не поглощается. Начали думать, как выйти из положения, что сделать, чтобы восстановить освещение. На это у нас ушло почти два часа. Но ЧП не прошло бесследно — из-за произошедшего бортинженер Жолобов получил сильный стресс, у него пропал сон. На вторые сутки он перестал меня понимать, летал в позе эмбриона со стеклянными глазами. На вторые сутки медики стали серьезно беспокоиться за его здоровье, а на третьи сутки состоялся консилиум и Герман Титов, который тогда руководил полетом, скомандовал: «Срочно осуществить посадку!». Обоснование носило медицинский характер, полет был прерван. Больших же мне сил стоило впихнуть Виталия в скафандр, зашнуровать его и регулярно производить ему инъекции для нормальной работы сердца… Садились ночью, опять далеко от запланированного места. Пока нас искали, нашли все комбайны в округе, а нас нет. Так и лежали мы на земле, пока нас не нашли.

— Жолобов потом восстановился?

— Да, чудесным образом на Земле он быстро пришел в себя, после переехал в Киев, занялся политикой.

— Вы общаетесь?

— Нет.

— Среди ваших многочисленных наград, включая две Звезды Героя СССР, есть медаль за охрану государственной границы, которую вам вручили после полета на «Салюте-5». За что вы ее получили?

— Подробно о той программе, увы, рассказывать не имею права. Скажу так: немногие космонавты были награждены такими редкими наградами.

Новый год и все, все, все

— Вы были соседом Юрия Гагарина, тесно общались с ним, с главным конструктором Сергеем Павловичем Королёвым. Хотелось бы, чтобы вы вспомнили сейчас о них.

— 26 декабря 1965 года Сергей Павлович прилетел в Звездный городок со своей женой Ниной Ивановной, чтобы поздравить космонавтов с наступающим Новым годом. Фактически это было за две недели до его смерти. Королёв захотел посмотреть дом. Юре (Гагарину) выделили квартиру на 6-м этаже, и он поднимался до нее пешком (лифты еще не работали).

— Все ли вас устраивает? — спрашивает.

— Все, — отвечает Гагарин, — только вот хотел бы попросить у вас разрешения на перепланировку. Думаем с соседом ходить друг к другу не только через дверь, но еще и через балкон. Разрешите там спилить ограждающую решетку.

— А кто у тебя в соседях?

— Борис Волынов.

— Орёлики! А третий вам не нужен? — засмеялся Королёв, намекая на то, чтоб мы и его взяли к себе в компанию.

— Мы хорошо провели тот день, — подключается к разговору супруга Бориса Волынова Тамара Федоровна. — Несмотря на то что была зима, поплавали все вместе в крытом бассейне. Правда, Сергей Павлович не плавал, он готовился к операции по удалению полипа в прямой кишке. Она должна была пройти амбулаторно, а после Королёв планировал начать с ребятами подготовку к первому длительному 16-суточному полету. Операцию делал лично министр здравоохранения Петровский. Во время операции началось жуткое кровотечение. Вызвали ведущего хирурга страны Александра Вишневского, других специалистов. Но сделать никто уже ничего не мог. После вскрытия тела выяснилось, что у Королёва была саркома, но было уже поздно. Обидно, что такой великий человек ушел из жизни раньше времени из-за неправильно поставленного диагноза. Да что там, не было даже необходимого инструментария для примитивной процедуры по организации искусственного дыхания, сопровождающей операцию. У Сергея Павловича после пыток в НКВД была перебита челюсть, и войти в артерию традиционным путем было нельзя. Так, не приходя в сознание, он умирал, а Нина Ивановна обнимала остывающее тело своего мужа…

— Юрий Гагарин рассказывал вам про свой знаменитый визит в Великобританию, где он «научил» королеву по-своему пользоваться столовыми приборами?

— Визит во дворец не был запланирован. Но когда англичане, забыв свою чопорность, толпами вышли на улицу поприветствовать прибывшего к ним первого космонавта Земли, королеве некуда было деваться, и она пригласила его во дворец. На столе была выставлена куча тарелок, множество столовых приборов. Юра сказал: «Знаете, я не рос во дворце и не знаю назначения всех этих приборов». На что королева ответила: «А я давно живу тут и все равно в них путаюсь».

Английская королева подарила Юре катер из красного дерева. Вот он звонит нам как-то:

— Жара стоит, поехали кататься!

— Водные лыжи брать? — спрашивает Боря.

— Да не надо, катер ими укомплектован.

Ну, мы вчетвером и поехали кататься по водохранилищу. Юра управляет, на голове бейсболка, его все узнают, машут руками… Иногда мы ночевали на катере. Это незабываемое время.

— А мне запомнился такой случай с подаренной Юре во Франции автомашиной «Матрой», — продолжает вспоминать Борис Валентинович. — Мы поехали на ней в академию им. Жуковского. А ведь это низкий двухместный автомобиль для ровных, гладких магистралей. Вот едем мы на ней и на каждой кочке привстаем, чтобы не удариться. (Смеется.)

Когда он приезжал из заграничных поездок, всегда привозил подарки нашим детям: сыну наборы для моделирования, дочке — кукол. А нашим бабушкам (так Борис Волынов называет своих маму и тещу, которые жили с ними), которые с интересом смотрели хоккейные матчи, привез из Японии телевизор.

— Как вы проводили праздники?

— Помню, как душевно мы справили первый Новый год в 60-м в нашей первой служебной квартире на Чкаловской, все из первого набора тогда еще были живы… Алексей с Борисом срубили в лесу роскошную елку. У нас было много игрушек — нарядили. А вот мебелью тогда еще не разжились, так что «стол» собирали прямо на полу, раскинув скатерть поверх ковровых дорожек. Хохотали до упаду. Дети вокруг нас бегали. Мы им отдельный сладкий стол, то есть табурет, собирали на кухне. Мы были очень счастливы.

Юра сказал тогда всем гостям: в дверь к Борису стучать ногами: руки у всех должны быть заняты! Вот так весело и душевно мы жили.